В синих глазах вспыхнуло удивление. Резкий рывок, рука в перчатке схватила меня за горло, и он притянул меня к себе.
Я почти прижалась к его телу и могла поклясться, что чувствую биение сердца. Размеренное, как удары метронома. Мое же пустилось вскачь, и, похоже, собеседника это позабавило.
— Отпусти ее! Это все я. Не трогай. — Осипший голос Альта выдавал его с головой. Парень был напуган. До сорванных связок, до дрожи в коленях.
— Отрекись от звания адепта, — лишь холод и металл в голосе Вердэна-старшего. Наглядная демонстрация силы всегда вызывает безотчетный страх.
— Нет, — мотнул упрямо головой Альт.
— Тогда первым взносом за учебу станет смерть твоей жены.
Парень колебался, горло сдавливало все сильнее. Я пыталась разжать стальную хватку.
Энжи, видя, что дело плохо, перестала изображать испуганную обычную крысочку у меня за пазухой и пришла на помощь.
Может, перчатки из телячьей кожи и хороши, но зубы потомственной погрызухи — лучше. С остервенелым криком крысявка в прыжке преодолела две ладони и заткнулась, крепко сомкнув челюсти на большом пальце моего душителя.
Мне бы, как испуганной серой мышке, пискнуть, обрадовавшись тому, что хватка ослабла, вырваться и убежать. Но дело в том, что я была взращена на заветах бабушки, а вот характер достался от папы — бывшего десантника, покрестившего страну от Калининграда до Владивостока, от Пятигорска до Ямала за рулем фуры. Оттого и понимала: бегство от проблем их не решит.
Если разбираться, то здесь и сейчас. А не ждать, когда в спину прилетит нож.
Кто сказал, что бокс не для девушек? Хлесткий джеб, дополненный хуком с правой. Девичье тело, которому непривычны были сии пируэты, сразу же отозвалось болью во враз сбитых костяшках.
Я рассчитывала выиграть мгновения, пока противник обескуражен, чтобы отстраниться и врезать магией, которая уже жгла кончики пальцев, — еще немного, и сорвется.
Не успела. Мужчина походя стряхнул сначала крысу, а затем, перехватив мою руку, так и не долетевшую до его челюсти, заломил, практически выворачивая сустав.
Я зашипела от боли, слезы брызнули из глаз. Громом среди ясного неба прозвучало:
— Даже если ты ее убьешь, я все равно не вернусь в род.
Захват ослаб. Вердэн медленно повернулся к Альту:
— Не вернешься? — Насмешка, смешанная с удивлением.
— Нет. Я не хочу быть заложником родового проклятия! Я вправе сам выбирать свой путь. Это ты должен был возглавить род.
— А я уже было обрадовался, что ты возмужал… Но вновь слышу слова мальчишки, но не мужчины, — протянул брюнет.
— Сам-то… Ты сам, Дэниэль, когда тебе было семнадцать, сбежал в эту же академию разве не за этим же? Ты, как и я, хотел свободы.
— И дорого заплатил за свое решение, — отрезал старший. — Поверь мне, я знаю, что говорю. Тебе кажется, что маги свободны, что с дипломом тебя ждут подвиги, слава, может, даже дарованные земли и милость императора, но поверь, это не так. — В его словах слышались горечь и опыт собственных ошибок.
Я стояла не шевелясь.
— Ложь, очередная ложь, чтобы вернуть меня, — взвился Альт.
— Уже поздно возвращать, — усмехнулся Вердэн. — Ты поступил и отныне под протекторатом академии. Я полагаю, спрашивать, на чей счет ты перечислил часть своего наследства, тоже бессмысленно.
А я зацепилась за прозвучавшее «протекторат», оттого выдавила, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо:
— Как и шантажировать моей смертью. Я тоже под защитой академии.
Он держал меня одной рукой так, словно я была кутенком. «Сильный, сволочь», — подумалось зло.
Словно не веря услышанному, второй рукой брюнет отогнул ворот моего платья. Я буквально кожей почувствовала его взгляд.
— Проклятые души! — выругался он, а потом с издевкой добавил: — Да, убить не могу. А жаль. Но причинить боль — вполне.
С этими словами он начал зубами стягивать с руки перчатку.
Вот только в Альте, похоже, все же проснулись ошметки совести. Иначе с чего бы он с криком бросился на старшего брата, хватая его ладонь?
Когда их руки соприкоснулись, мне показалось, что между этими двумя родилась шаровая молния. Краткий миг — и запахло паленой кожей.
Грозный окрик: «Что здесь происходит?» — подействовал как ушат холодной воды.
Вердэн, среагировавший первым, отпустил меня и, отойдя на шаг, улыбнулся так, будто увидел старого доброго друга.
— Магистр Равнее! Сколько весен? Рад вас видеть все так же в добром здравии… — Радушная улыбка, чуть разведенные в сторону руки, словно хотел обнять, но при свидетелях сдержался.
— Вердэн? Дэниэль Вердэн? — недоверчиво, но без тени недовольства вопросил старый, как замшелый пенек, магистр.
— Он самый. Напутствую вот брата перед учебой… — лукавая усмешка.
Я лишь поразилась лицедейскому мастерству. Да голливудские актеры сдохнут от зависти!
Увы, Альт не мог потягаться со старшим братом в умении так ловко менять маски и все еще стоял взъерошенный и насупленный.
— Помню-помню, как и вы, досточтимый советник, когда-то таким же юношей прибыли в нашу магистерию, — улыбнулся старик, на краткий миг погрузившись в реку времени. А потом, спохватившись, спросил: — А как вы прошли? В учебный год дух не пускает посторонних на территорию академии.
— Так учеба и начнется с седьмым ударом колокола. Когда он прозвучит, я удалюсь, — с хитринкой ответил Вердэн.
Я прямо прослезилась от этой умильной беседы: ни дать ни взять возмужавший ученик и его наставник. Но внешне стояла и не отсвечивала, старательно все запоминая.