Академия темных властелинов - Страница 57

Меж тем Бьянка начала просыпаться. А у соседней кроватки вовсю шла мелкая война младенца и курсистки. Той самой, в очках, с которой мы столкнулись у дверей экзаменационного кабинета.

Ей попался человеческий младенец, но чуть старше. Судя по карточке, закрепленной у кроватки, ему минуло уже полгода. Мужик — всегда мужик. Даже если его чресла прикрыты тканью. И не важно, что это за тряпочка — банное полотенце или пеленка.

Эту простую истину сейчас и доказывал младенец, похлопывая по груди свою няньку. Он отпихивал рожок с молоком, упирался ножками, задирал свой курносый нос и деловито стремился к девичьим прелестям.

— Вот ведь! — в сердцах выдохнула нянька, пытаясь убедить «мужика», что и в рожке молоко ничуть не хуже. Но, держа в одной руке упирающееся и голосящее чадо, а в другой — местный аналог детской бутылочки, заниматься уговорами сложно.

— Давай помогу, — предложила я, кося одним глазом на Бьянку.

Вампирочка, поворочавшись, вновь приснула.

— Спасибо, — кивнула курсистка.

Малец, которому все же сунули в крикливый рот рожок, втянул носом воздух и чуть недовольно засопел, причмокивая. Я, не особо задумываясь, погладила малыша по спине и что-то чуть слышно забормотала на ухо. Но дитю, судя по всему, это уже было безразлично.

Заметила, что мужчине вообще многое безразлично, когда его вкусно кормят. Можно даже раздеть догола, он и не заметит, если рот занят, а желудок благодарно урчит. И не имеет значения, о пеленках речь идет или о рубашках.

— Меня Натаниэль зовут. Можно просто Ната, — чуть смущаясь, протянула курсистка, когда с кормлением ее подопечного было покончено. — И еще раз спасибо за помощь. У нас с мужем детей нет, вот я и теряюсь.

Я смотрела на эту хрупкую девушку, назвать ее замужней дамой не поворачивался язык. Слово за слово, пока ухаживала за Бьянкой, кормила ее, играла, делала пометки в пергаменте, отмечая реакцию малышки на новые предметы, то, как она держит головку, поворачивается, мы с Натой разговорились. Общению на практике куратор не мешала, только напоминала, чтобы не забывали о главном и не повышали голоса. А потом был первый «коллоквиум». Мы должны были уложить спать наших младенцев.

Только тогда я, тряся малютку на руках, поняла в полной мере значение слова «ушатать». Я пробовала петь колыбельные, шипеть, даже сказку начала рассказывать, но при этом так сама хотела спать, что моего колобка сбила фура, едва он выкатился от бабушки с дедушкой.

Выручила меня Энжи, с мученическим вздохом сползшая с плеча.

— Только не спрашивай, откуда я это знаю, — пропищала она и… засунула свою лапку в рот малютке, пока куратор отвлеклась.

Бьянка, будто этого и ждала, присосалась к кулачку крысявки и затихла, а спустя пару минут и вовсе сладко сопела.

Прежде чем нас отпустить, куратор напомнила, что после полудня в расписании еще значатся «легенды и словесность». Как пояснила магесса Арелия, на сем занятии мы будем изучать детские сказки, песенки, потешки и зубрить их.

Кто бы сомневался.

В магистерию возвращались дружной щебечущей толпой.

На подходе к академии нас обогнул парень, вышедший из ворот. Все бы ничего, но он здорово задел мне плечо. Я потерла ушибленное место и уже хотела ответить, но когда обернулась — никого не было.

Вот только, войдя в ворота академии, я отметила, что сегодня студенческая суета какая-то уж больно волнительная, что ли…

— Вы что тут стоите? Пропустите все самое интересное! — сразу обращаясь ко всем курсисткам, крикнул какой-то паренек, деловито улепетывая в сторону мужских общежитий темной половины.

— А что там? — спросил кто-то из курсисток ему вдогонку.

— Самоубийство намечается! — крикнул он, сверкая пятками.

Я же, услышав об этом, рванула следом.

Когда добежала, взору предстала картина: на краю крыши башни — Уилл. Парень был настроен решительно, он даже уже шагнул, вот только Альт, схвативший его за руку, мешал ему упасть. Зато самоубийца своим весом неотвратимо подтаскивал моего муженька к краю крыши. Лететь, сорвись они, было этажей семь.

А по толпе гулял шепоток про так не вовремя поставленный на стены общежития и прилегающую территорию антимагический полог…

Поверх рокота толпы студиозусов прозвучало:

— Начинаем аукцион!

Крикуну тут же отвесили подзатыльник, но его еще более громкое оправдание: «А что? Столько народу собралось. Грех что-нибудь не продать!» — разделило толпу на два лагеря. Одни ахали над развернувшейся на крыше драмой (в основном это барышни со светлой половины). Вторые — с факультетов некромантии, чернокнижия и боевого магического — отпускали циничные шуточки, между строк которых так и звучало: да когда же он грохнется наконец!

Такая бесцеремонность объяснялась просто: неврастеникам не место среди воинов. Пусть уж лучше такой самоубьется сейчас, чем из-за его расшатанных нервишек придется подставлять спину под когти нежити.

Я вглядывалась в две фигуры, лихорадочно соображая, что же сделать…

На брусчатку упала черепица, первой не выдержавшая натиска дружеских чувств Альта и Уилла. Она проскользила по полотнищу вертикального флага, что реял вровень с окнами пятого этажа и мел кистями карниз на уровне второго, и разбилась о булыжник. Зато на крыше появилось еще одно действующее лицо: наш физрук. Магистр Дирк, ступая мягко, по-кошачьи, добрался почти до козырька, когда черепица сбоку начала ехать на манер ледника целым пластом. Мужчина замер.

Черепица упала на камни при полном молчании, осенив толпу облаком пыли. Прониклись все. И адепты, и подоспевшие к этому моменту преподаватели, и даже юный коммерсант, желавший устроить торги.